меня, говорил, что это – трагедия, и ужасно бранил игру Ленского (занимавшего роль Ихарева. Я хотел дать ее Мочалову, но он пьет напропалую; да и Щепкин, по каким-то соображениям или отношениям, не хотел этого); но вчера, то есть на другой день представления, изволил говорить совсем другое, что "Женитьба" – шалость большого таланта, а "Игроков" не следовало писать, играть и еще менее печатать; что тут нет игроков, а просто воры или действие слишком одностороннее и проч., то есть говорил совершенный вздор. Когда же я ему напомнил вчерашнее его мнение, то он сказал, что был ошеломлен вчера и сегодня поутру все хорошенько обдумал... то есть признался откровенно во всем. (Хомяков говорит, что это торжество воли!..)"

"8-го февраля.

Загоскин в театре не был, но неистовствует против "Женитьбы" и особенно взбесился за эпиграф к "Ревизору". С пеной у рта кричит: "Да где же у меня рожа крива?" Это не выдумка. Верстовский просил меня написать к вам, что он берется поставить "Разъезд", а то дирекция возьмет его по разам. Исполняю его желание, хотя знаю наперед ваш ответ. – Обращаюсь к изданию ваших сочинений. Вообще оно произвело выгодное для вас впечатление на целую Москву, ибо главное ожесточение против вас произвели "Мертвые души". "Шинель" и "Разъезд" всем без исключения нравятся; полнейшее развитие "Тараса Бульбы" также. Судя по нетерпению, с которым их ожидали, и по словам здешних книгопродавцев, которые были осаждаемы спрашивающими, должно предполагать, что издание будет иметь сильный расход. Что касается до меня и до всех моих, то трудно сказать что-нибудь новое о наших чувствах: мы наслаждаемся вполне. Конечно, новые ваши творения, например "Шинель" и особенно "Разъезд", сначала так нас поразили, что мы невольно восклицали: "Это выше всего", но впоследствии, повторив в несчетный раз старое, увидели, что и там та же вечная жизнь, те же живые образы. Но я, лично я, остаюсь, однако, при мнении, что "Разъезд", по обширному своему объему, по сжатости и множеству глубоких мыслей, по разумности цели пиесы, по языку,