до его смерти, очень больному, прочел я ему стихи на Державина и Карамзина, не знаю кем написанные, едва ли не Шатровым. Первого куплета помню только половину:

Перлово-сизых облаков.

Иль дав толчок в Кавказ ногами

И вихро-бурными крылами,

Рассекши воздух, прилети;

Хвостом сребро-злато-махровым

Иль радужно-гнедо-багровым

Следы пурпурны замети.

Но вдруг картина пременилась,

Услышал стон я голубка;

У Лизы слезка покатилась

Из левого ее глазка.

Катилась по щеке, катилась,

На щечке в ямке поселилась,

Как будто в лужице вода.

Не так-то были в стары веки

На слезы скупы человеки,

Но люди были ли тогда?

Когда... девушке случалось

В разлуке с милым другом быть,

То должно ей о нем, казалось,

Ручьями слезы горьки лить.

Но нынче слезы дорогие

Сравняться ль древние, простые

С алмазной нынешней слезой?

Забыв свою болезнь и часто возвращающиеся мучительные ее припадки, Чичагов, слушая мое чтение, смеялся самым веселым смехом, повторяя некоторые стихи или выражения. «Ну, друг мой, – сказал он мне потом с живым и ясным взглядом, – ты меня так утешил, что теперь мне не надо и приема опиума». Во время страданий, превышающих силы человеческие, он употреблял опиум в маленьких приемах.

Наступило жаркое лето. Клев крупной рыбы прекратился. Уженье мое ограничилось ловлею на булавочные крючки лошков, пескарей и маленьких плотичек, по мелким безопасным местам, начиная от дома, вверх по реке Бугуруслану, до так называемых Антошкиных мостков, построенных крестьянином Антоном против